Это длинная и неприятная история. Началось все три года назад, когда я решила написать безобидную статью к 86-й годовщине Ляли Убийвовк - известной, как "нескорена полтавчанка" В Полтаве о ней знают все: здесь стоит памятник комсомолке, рядом - школа, где она училась, неподалеку - улица, названная в ее честь. Но, когда я бралась за все это неблагодарное дело, еще не знала, ЧТО мне придется узнать и с чем столкнуться. Правда, редактор газеты Юрий Исаев отметил: "Читать о том, что всем давно известно - неинтересно. Поэтому постарайся узнать о Ляле что-нибудь новенькое. К примеру, я слышал от бывшего кгб-шника, что образ героини Ляли создали искусственно. И у него даже есть документы, подтверждающие это". Кгб-шника мы нашли. Правда, оказалось, что уже полгода, как его нет в живых. И тогда я начала копать через школу, где училась Ляля, через Краеведческий музей и знакомых историков.
Не хочется пересказывать все по тысячному разу (жуть, как надоела эта история), приведу только выдержки из книги Оксаны Забужко "Notre Dame d’Ukraine":
Надзвичайно цікавий матеріал тут дає Олесь Гончар <…>, що у 1947-1949 рр. пише повість "Земля гуде" – про полтавське комуністичне підпілля часів нацистської окупації. Одна сцена у цій повісті – зустріч у гестапівській в’язниці комсомолки-підпільниці Лялі Убийвовк із товаришкою, що зламалась на третю (!) добу тортур, вартує довшої цитати.
"Власне, це були тільки рештки того, що колись звалося Галкою Корольковою. Навіть взимку, коли її вивезли з крігслазарету, вона не була такою страшною. Стояла вся якась перемелена, потовчена, немов її вхопило було в трансмісію, довго переминало та било і щойно оце викинуло сюди до стола. Запухлі очі ледве проглядали крізь щілини, все обличчя – в буряково-синіх патьоках, руки з розпухлими, потворно-товстими пальцями – суцільні рани <…> В кривавих яснах її не стирчало жодного зуба." Від допитувачів ця нещасна сахається "з тваринним жахом", цілий час "вмивається слізьми" і благає Лялю "не проклинати її", - словом, портрет достатньо вимовний, щоб зворушити читача бодай на рівні емпатичної чутливости. Натомість Ляля, котрій у повісті відведено роль соцреалістичної позитивної героїні, "дивилась на Королькову мовчки, з байдужою зверхністю. Не обурення, не гнів, а глибоке презирство до Королькової відчула Ляля в цей момент очної ставки. Не зненависть, а скоріше огиду викликала в ній Королькова. "Жалюгідна! - подумала Ляля, поступово бліднучи і немов костеніючи вся (від огиди?). – Мерзотниця!"
Що мені здається найцікавішим у цій сцені – це навіть не Лялина, цілком неправдоподібна емпатична атрофія <…>, а ота дивовижна сурядність двох епітетів, прикладених до жертви тортур: "жалюгідна" – і "мерзотниця"...<…>

Это было то, что меня больше всего возмутило в этой истории. Валя Терентьева. 19-летняя медсестричка. Ее послали в Харьков со списком подпольщиков. Фашисты поймали. Девушка не успела съесть клочок бумаги. Потом ее пытали. Страшно пытали (даже более зверски, чем это описано у Гончара). И она сдалась. Она выдала всю информацию. Я все время думала, как бы я поступила на ее месте. Это в детстве, читая "Дети-герои", мне казалось, что я бы тоже все выдержала. Нет. Я бы тоже сдалась, как Валя. За это Валю назвали предательницей и... расстреляли уже после войны. Не фашисты. Наши - коммуняки. Как вам это? И Валя Терентьева до сих пор не реабилитирована!!! Я пыталась найти ее родственников, но... увы.
И самое интересное, что в статье я этого не написала! Не написала, потому что... потому что это я так восприняла эту историю. И навязывать свое мнение я не могла.
А вот Лялю не пытали. В Краеведческом музее мне рассказала работник (а в суде она же от своих слов отказалась), что фашисты уважали Лялю: она знала немецкий и вроде как приглянулась кому-то из начальства. Ну а то, что она была единственной, кому вымыли полы в камере, разрешили передать одежду, одеяло и даже духи (!), можно узнать из писем самой Ляли (оригиналы хранятся в музее). Историки, посмеиваясь, мне говорили, что тело Ляли так и не было найдено. Поэтому есть версия, что она уехала в Германию со своим возлюленным и, может, живет там и поныне.

В суд на меня и газету подала двоюродная сестра Ляли Убийвовк (я ее в статье обозвала четвероюродной - ну так мне соседи сказали, а потом адвокат меня все допытовался, что ж это за такая форма родства :) ). Хотела 100 тысяч. По ее словам, именно столько нужно было для переезда в Харьков (меня преследуют!!!), потому что в полтаве после моей статьи... с ней никто не хочет общаться.

Суд мы выиграли. Потому что в СБУ таки нашлись документы (в деле Вали Терентьевой!), что героиню из Ляли таки создали уже в послевоенное время... Вот так вот.