ИТАЛЬЯНСКИЙ ХУДОЖНИК-МАНЬЕРИСТ ПОЗДНЕГО ВОЗРОЖДЕНИЯ / БЕНВЕНУТО ТИЗИ ДА ГАРОФАЛОBENVENUTO TISI DA...
150 лет импрессионизма - (0)150 ЛЕТ ИМПРЕССИОНИЗМА В МУЗЕЕ ОРСЕ: «Мы надеемся понять, насколько радикальными были эти художники»...
Изречения великих древнегреческих мудрецов - (0)Многие умные люди нашего и более отдаленного времени считают, что древнегреческие философы&n...
Пьетро да Кортона - (0)ИТАЛЬЯНСКИЙ ХУДОЖНИК БАРОККО ПЬЕТРО ДА КОРТОНА / PIETRO DA CORTONA (1596-1669). РИМСКАЯ ШКОЛА, ЧА...
Жизнь кабинет-секретаря Екатерины II Адриана Грибовского - (0)Адриан Моисеевич Грибовский (26 августа 1767, Лубны — 28 января 1834) — доверенное ...
Павел Коган. "Мальчики державы" |
Время Победы. 5 мая 1945. "У войны не женское лицо"
Павел Коган остался бы в памяти поколения, если бы написал только знаменитое, вызывающе жёсткое четверостишие: "Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал". Однако на могиле погибшего в бою поэта написали другое: "Здесь лежит автор "Бригантины". Углы проверялись огнём. А под фронтовым обжигом дышала романтическая душа, и вера, что "мы ещё дойдём до Ганга" отзывалась в душах поколения не геополитическим безумием, а мечтой о светлом будущем всего человечества.
В этих строках все: и что мечталось
И что плакалось и снилось мне,
Голубая майская усталость,
Ласковые песни о весне,
Дым, тоска, мечта и голубая
Даль, зовущая в далекий путь,
Девочка (до боли дорогая,
До того, что хочется вздохнуть).
Шелест тополей. Глухие ночи,
Пыль, и хрусткий снег, и свет
Фонарей. И розовый и очень,
Очень теплый и большой рассвет.
Иней, павшие на землю тени,
Синий снег (какой особый хруст!)...
Я гляжу на сложное сплетенье
Дней моих, и снов моих, и чувств.
И стою, взволнован и задумчив,
И гляжу взволнованно назад.
Надо мною пролетают тучи,
Звезды темно-синие висят.
Месяц из-за тучи рожу высунул...
И я думаю, взволнован и устал,
Ой, как мало, в сущности, написано,
Ой, как много,- в сущности, писал!
1934
Весна моя!
Ты снова плещешь в лужах,
И вновь Москва расцвечена
Тобою в желть мимоз!
И я, как каждый год,
Немножечко простужен,
И воробьи, как каждый год,
Исследуют навоз.
Весна моя!
И снова звон орлянки,
И снова ребятня
«Стыкается», любя.
Весна моя!
Веселая смуглянка,
Я, кажется, до одури
Влюблен в тебя.
Май 1934
Первый сборник стихов Павла Когана увидел свет через 18 лет после его гибели. Чуть раньше отдельные его стихотворения были опубликованы в периодике. Но еще раньше его имя стало известным благодаря песне, которая передавалась из уст в уста.
У земли весенняя обнова,
только мне идти по ноябрю.
Кто меня полюбит горевого,
я тому туманы подарю.
Я тому отдам чужие страны
и в морях далеких корабли,
я тому скажу, шальной и странный,
то, что никому не говорил.
Я тому отдам мои тревоги,
легкие неясные мечты,
дальние зовущие дороги,
грустные апрельские цветы...
Давид Самойлов. ПОКОЛЕНИЕ СОРОКОВОГО ГОДА
Цитируется по: Сквозь время. Сборник. М., “Советский писатель”, 1964. Стр. 66 – 73
Лет двадцать с лишком назад, до войны (а теперь уже можно писать — в конце тридцатых годов), по Москве ходило множество молодых поэтов. Впрочем, и сейчас, наверное, молодых поэтов в Москве не меньше, просто я не всех знаю, а тогда знал всех.
Поэты были в Литинституте, в ИФЛИ, в университете, были в педагогическом и юридическом. Лет им было от 18 до 20, мало кто из них успел напечататься, но нельзя сказать, что никто их не знал. Во-первых, они хорошо знали друг друга и жили не розно. Во-вторых, их знали многие сотни московских студентов, аудитория строгая и живая.
В ИФЛИ самым знаменитым поэтом был Павел Коган.
Я познакомился с ним осенью 1938 на заседании литературного кружка. Нахмурив густые брови, чуть прищурив глаза, он уверенно читал стихи, подчёркивая ритм энергичным движением худой руки, сжатой в кулак. Вскоре мы подружились.
…Поздней осенью 1938 мы решили показать свои стихи Илье Львовичу Сельвинскому. Позвонили ему. Он пригласил нас к себе. В кабинете на Лаврушинском мы — Павел Коган, Сергей Наровчатов и я — читали стихи, пили чай с сушками и разговаривали до поздней ночи. Илья Львович признал нас поэтами. Помню восторженное настроение, в каком мы вышли на пустынный Лаврушинский и обнялись от избытка чувств. Долго стояли мы обнявшись на углу и никак не могли расстаться.
Однажды в крошечной прокуренной насквозь комнатке за кухней — у Павла Когана — мы говорили об учителях. Их оказалось множество — Пушкин, Некрасов, Тютчев, Баратынский, Денис Давыдов, Блок, Маяковский, Хлебников, Багрицкий, Тихонов, Селывинский. Называли и Байрона, и Шекспира, и Киплинга. Кто-то назвал даже Рембо, хотя он явно ни на кого не влиял. Ради интереса решили провести голосование — каждый должен был вписать десять имён поэтов, наиболее на него повлиявших. Одно из первых мест занял Маяковский. На последнем оказался — Шекспир. Обилие учителей не означало, что мы были неразборчивы. Если присмотреться к именам, мы были довольно разборчивы. Была жадность к стихам. Павел Коган знал их на память в несметном количестве и любил читать чужие стихи не меньше, чем свои.
Ну скажи мне ласковое что-нибудь,
Девушка хорошая моя.
Розовеют облака и по небу
Уплывают в дальние края.
Уплывают. Как я им завидую!
Милые смешные облака.
Подымусь. Пальто надену. Выйду я
Поглядеть, как небо сжег закат.
И пойду кривыми переулками,
Чуть покуривая и пыля.
Будет пахнуть дождиком и булками,
Зашуршат о чем-то тополя,
Ветер засвистит, и в тон ему
Чуть начну подсвистывать и я.
Ну скажи мне ласковое что-нибудь,
Девушка хорошая моя.
1934
Рубрики: | Поэты и поэзия 1812, 1945 |
Комментировать | « Пред. запись — К дневнику — След. запись » | Страницы: [1] [Новые] |