ШБ: Почему тебе комфортнее перед большими скоплениями людей, нежели перед малой аудиторией?

 

МД: Потому что там я был рожден. Я был рожден на сцене, выступая. Это неотъемлемая часть меня. Быть среди толпы, среди людей, развлекать их — вот что для меня комфортно. Когда масштабы меньше, я становлюсь немного застенчивым. Начинаю чувствовать: «Ой, вы на меня смотрите!» Мне трудно это побороть. Я ощущаю себя немного не в своей тарелке.

 

ШБ: Возможно, дело в том, что на многочисленную публику ты оказываешь определенное воздействие, а в небольшой толпе они смотрят на тебя, и ты не понимаешь: «Чего они хотят?»

 

МД: Когда я выступаю, я… контролирую ситуацию. Я увожу их туда, куда хочу увести, я — штурман. А когда я не в этой роли, мне немного неловко, вроде: «На что это вы смотрите? Что вы на меня уставились?» Я стесняюсь.

 

ШБ: Дети любят смеяться?

 

МД: Наверняка в следующем столетии мы откроем, что в смехе есть нечто действительно волшебное. Когда я подавлен, расстроен или без сил, я заставляю себя смеяться, пытаюсь подумать о чем-нибудь забавном, и мне становится лучше. Я думаю, в душе происходит какая-то химическая реакция. Я правда начинаю чувствовать себя лучше, поэтому заставляю себя улыбаться. Наверное, просто сама улыбка, движение лицевых мышц, воздействует на что-то, отчего на душе становится легче. Я видел, как впервые улыбнулся Принс. Мой кузен, бывший с нами, издавал забавные звуки, и Принс улыбнулся. Это была самая трогательная вещь на свете — видеть, как мой сын улыбается! Он тогда только прибыл из больницы, ему было два дня. Я даже прослезился: он так мило отвечал, между ними установился контакт. Это было чудесно! Боже, как же я обожаю смеяться!