22 июня старший лейтенант Кедренский сказал нам: "Ребята, сегодня в три часа игра, я договорился, пообедаем в час". А мы только позавтракали. Он повёл нас в столовую. Идём в столовую, по пути музыка играет, и вдруг – "Товарищи! Сейчас выступит нарком внешних дел товарищ Молотов"… И начинает… "Товарищи! Сегодня в 4 часа утра Германия вероломно напала на Советский Союз", там бои, прочее, прочее… И нас сразу как по голове стукнуло. Все лица вытянулись. О, господи, я не помню там, обедали мы, не обедали…

Начальство звонило во Львов – что делать? Телефоны были обрезаны. И нас отправили во Львов. Добрались до станции Ходоров – поезда не идут. А Ходоров от границы был километров 50, не больше. Такая картина была к вечеру: шоссе от границы, оттуда машины полуразбитые, повозки, кто окровавленный, кто чего, кто перебинтован. Это были остатки батальона аэродромного обслуживания. Все подавлены.

Мы к ним подошли, они говорят: "Аэродром наш разбили, все машины пожгли". И вот остатки этого батальона двигались от границы. Настроение было хреновое. Вернулись на станцию, сели. Сидим на станции – хоп, немецкий самолёт двухмоторный низко прошёл над нами. Не бомбил, наверное, возвращался откуда-то. К вечеру, когда стемнело, поезд пришёл. Сели на поезд, поехали во Львов (80 км на северо-запад), ехали как бы вдоль границы. Проедем километров 30, стоим полчаса. Кто-то какие-то ракеты пускает.

Утром были во Львове. Приезжаем в управление. Управление войск НКВД находилось на главной улице Львова. Улица называлась Плац Святого Духа. Там здание польского банка было, в его подвале и находилось управление. А там уже в подвалах открывают ящики с новыми винтовками, с пистолетами ТТ, с сухим пайком. Дети и жёны командного состава, кто на частных квартирах жил, все в подвале были. Двое раненых уже появилось.

А националисты во Львове уже тогда были – всё время шла стрельба, и не было понятно, кто стреляет и откуда, по всему городу. По всем этажам на каждое окно поставили по человеку. Мне достался зубоврачебный кабинет на третьем этаже. Там много было ножей, скальпелей. Нам консервы раздали, так я их зубодёркой открывал.

Напротив гостиница была с куполом, оттуда стреляли в нас. Пуля попала через окно в стенку. Когда войска побольше в город вошли, стрельба повсеместная притихла. Но вечером, как только стемнеет, опять начиналось. Рядом с нами костёл был с чугунными воротами – кто-то и по ним из пулемёта стрелял.

Управление НКВД сформировало потом из нас два боевых отряда. Одни – по чердакам лазили, проверяли. Гранаты кидать было нельзя, только предварительно сняв с них рубашку можно было. А наш отряд срочно отправили на станцию. На водокачку рядом с вокзалом и вагонным кладбищем. Если бы взорвали водокачку, сразу бы паровозное движение остановилось. Водокачка была кирпичная, трёхэтажная. Мы вокруг неё щели отрыли. Только закончили – стрельба опять. Мы там два дня были, пока не ушёл последний состав.

Во Львове в то время местное население к нам относилось негативно. Когда всё началось, они почти в открытую улыбались.

Во Львове стоял 7-й оперативный полк НКВД. Они к костёлу, из которого стреляли в нас, подогнали небольшую горную пушку и несколькими выстрелами через черепицу всё успокоили.

25 июня во Львове началась паника. Немцы были под Бродами. Начальство организовало транспорт – 5 или 6 машин и повозки с прикрытием. Изо Львова в Тернополь эвакуировали документы, хозяйство всякое, снаряжение. К ним примкнули штатские, кто не успел эвакуироваться, с чемоданами, на повозках, евреи, воинские части. Бомбёжка была. Разбили две кухни полевые, я помню эти брикеты с пшённой кашей вдоль дороги.

В 1940 году государством был организован Наркомат Трудовых Резервов, появились ремесленные училища. В этих училищах ученики учились с отрывом от дома, из других районов. И вот, шла колонна трудовых резервов, мальчишки в форме, по дороге. На них налетели два самолёта немецких, и они побежали в поле. Человек 5 или 6 на дороге остались. А у одного руку оторвало, я видел. Они по ним из пулемётов стреляли и бомбу скинули.

Мы шли в Тернополь два дня. Среди отходящих я видел, как вели колонну заключённых где-то сбоку. Заключённые были местные. Их вели с охраной, с собаками. Некоторые заключённые не могли идти и падали, их вели за руки. Тяжело было. Во время марша еды не давали, некому и нечего было давать. Может быть, на повозках там был сухой паёк, но полевой кухни точно никакой не было. Но никто от голода не умирал.

Самое главное было – психологический шок: как это в течение недели всё рухнуло, всё полетело к чёрту. То мы кричали "малой кровью на чужой территории" и прочее, наши руководители хвастались "Красная Армия всех сильней", тогда даже официально в газетах мощности суммарных залпов дивизий различных стран публиковали, у кого больше (у нас, естественно, мощность была самой высокой). А оказалось по-другому.

Это сейчас, когда мы вспоминаем, и дураку понятно, в чём причина была. Без связи армии нету. Потеря связи – это самое страшное. А у нас связи как таковой не было. Радио ещё не было, телефоны были очень неудобные, всё только на посыльных или на дежурных офицерах. И поэтому было так: кто-то там обороняется, бьются до конца, а рядом какое-нибудь подразделение и понятия о происходящем не имеет.

В этом причина нашей неразберихи, этой катастрофы. А у немцев всё было, у них уже радио было в ходу, в строю. А без связи, нет, это не армия. И чему как раз война научила – да, научились, но какой ценой…

Прибыли в Тернополь. Там собралось начальство НКВД, другие подразделения какими-то путями подошли. Мы находились на окраине Тернополя, около кладбища, в какой-то больничке. Стали проводить у нас шмон. У всех отобрали лишнее оружие (пистолеты), потому что многие ушли в чинах, но без оружия, им это всё отдали (офицерам из политотделов всяких и т.п.). Из отступивших и смешанных в кучу солдат разных родов войск стали формировать сводные отряды. В один из таких попал я и часть моих сослуживцев. На этом закончилась моя служба в погранвойсках НКВД.

Стали сразу организовывать отход. Прибывшими запасниками затыкали маршевые роты тут же. В обмотках, в пилотках, кто как был – сразу затыкали. Формировали эшелон. Нам дали 21 или 22 товарных вагона, к нему прицепили два красных вагона пассажирского сообщения, в которых мы ехали как охрана.

Из Тернополя мы поехали на Восток, в Киев. Там нас отогнали не на главные, а на вторые пути. Три дня мы на них простояли, охраняли эшелон. Что там было, не знаю. А по ночам уже начали бомбить мост через Днепр. Бомбы бросали, наверное, тонны по 3, но всё равно не попадали.

Оттуда дальше мы проехали до Саратова, а сдали мы свой груз только в Оренбурге. То ли банк оттуда вывозили мы, то ли ещё что. В Оренбурге нас пристегнули опять к полку НКВД.

Руководство боялось, что немцы проведут диверсию. От Оренбурга идёт единственная железнодорожная ветка на Актюбинск, в Среднюю Азию. Потом же туда стали заводы эвакуировать. Боялись, что немцы выбросят десант на эту дорогу. Я около месяца нёс службу при этом полку, там были патрули всякие, даже бронепоезд был.

http://sapozhnikov-nv.livejournal.com/1501.html