Гельмут Ньютон в представлении не нуждается. Если схватить за кадык любых фотографов и спросить их о влияниях да любимцах от фотографии, то 99% назовут господина Ньютона. Ньютон - это икона, идол, легенда и рафинированная попса. Одни называют его отцом модной фотографии и утверждают, что именно он внес в fashion-фото театральность и сексуальность, помешанную на декадансе, роскоши и изяществе; другие говорят, что восхищаться Ньютоном пошло,  попсово и вообще не гоже для подлинных индивидуалистов. Все это не важно. И те, и другие Ньютона знают. Он уже история.  Папаша Ньютон зачал то, что сегодня называют традиционным глянцевым гламуром. Ньютон - корень. От Vogue до Playboy, от Уорхола до Рифеншталь, от политиков до доберман-пинчеров - эксперименты Ньютона определяли стили, вычленяли характеры и из новаторского искусства перевоплощались в общепринятую норму. За это он, собственно, и порицаем когортой подвальных снобов.

_{Лите Хардинг удалось побеседовать с Ньютоном за ланчем в легендарном ресторане «Kronenhalle» в Цюрихе в 2001 году.}

Какой ваш любимый журнал? Мне очень нравился порно-журнал «Бандажные Домохозяйки», который когда-то продавался в Лос-Анджелесе. Не знаю, существует ли он по сей день, но там было отличное содержание.

Снимали для них? К сожалению, нет…

Зато снимали для «Playboy». Да-да. Но сейчас я убежден, что моя работа слишком причудливая для «Playboy». В «Playboy» работают хорошие, щедрые и понимающие люди. У меня всегда с ними были теплые отношения, но однажды их представитель из Чикаго написал мне: «Гельмут, вы так давно ничего для нас не снимали? Не хотите возобновить сотрудничество? Только нам нужно что-то менее причудливое, чем ваши работы для французского «Vogue».

Вы когда-то писали, что в 70-х американский «Vogue» был весьма смелым. Да, Алекс Либерман был молодчиной…

Ну, он обязан был быть таким… Опасным. Мы все его боялись.

Почему? У него и вправду были замашки диктатора? Худшее случалось тогда, когда он вызывал тебя к себе в офис и начинал со слов «Дорогой друг». После этих слов ты оказывался в реке с дерьмом без весла да лодки поблизости. Алекс Либерман был молодчиной!

Он всегда издавал то, что вы ему приносили? О, нет! Он тщательно пересматривал все фото, и когда заказ был на десять карточек, брал зачастую всего пару штук. Я спрашивал его: «В чем дело, Алекс?». «Гельмут, - говорил он спокойно, - вы должны оставаться гибким и все понимать».

Кто первым издал ваши работы? Все началось в 50-х с австралийского «Vogue». Часть этих работ вошли в книгу «Pages from the Glossies», где прослеживается история моих фотографий от Австралии до 90-х.

Действительно интересно наблюдать за вашим развитием – от начала и до конца ваши работы одинаково сильны. Сотрудничаете ли вы с новыми журналами? Мне постоянно предлагают сотрудничество новомодные издания вроде «Purple» или «Dazed & Confused», но я убежден, что их страницы должны быть заполнены молодыми людьми, а не почетными старикашками вроде меня.

А кто же вам нравится из молодняка? Терри Ричардсон! Раньше я полагал его фотографии простым эпатажем ради эпатажа и считал все это жуткой скукотищей, но теперь я понял, что у него есть собственный проникновенный почерк.  

Я не могу избавиться от чувства, что все ваши работы объединены одной историей. Алекс Либерман сказал однажды: «Фотографии Ньютона имеют историю, у которой нет начала, середины и конца». Вы не знаете, как все это существует вместе, но определенно здесь есть история.

Большинство женщин на ваших фотографиях в буквальном смысле полыхают силой духа, в то время, как большинство современных fashion-фотографов используют в основном «сладеньких одиноких овечек». Я не люблю работать со знаменитыми моделями. Да них фотография стала рутиной, и никакой искренности и естественности от них не добьешься.

Что вы ищете в человеке, когда выбираете девочку для съемки? Мои вкусы постоянно меняются. Когда я приехал в середине 50-х в Париж большинство моделей были милыми маленькими француженками. Сейчас француженки похожи на американок. Это исходит из их образа жизни – еды, спорта, одежды, предпочтений и вкусов. Мир быстро американизируется. Все становится одинаковым – сплошные тапочки и джинсы.

Да, и, пожалуй, это не скоро изменится. В начале 60-х было время, когда у женщин не было талии. Помните эти платья-рубашки и одежду «колоколом»? До этого женщины в Австралии могли использовать собачий ошейник в качестве пояса. Потом пришла Твигги. Вы же знаете, кто такая Твигги?

Да, оригинальная бродяга. Затем шведские, немецкие и американские девочки вышли на арену 80-х. Все они напоминали водителей грузовиков. Вот такие девочки мне нравятся. Это был восход таких моделей как Синди Кроуфорд. Синди – невероятная, высокопрофессиональная модель. В 90-х все изменилось, и в моду вошли эти худощавые голодающие наркоманки.

Многие фотографы 90-х являются вашими последователями, чуть ли не копируя ваш стиль – все эти номера, автомобили, собаки. Я тронут тем, что могу влиять на молодых. В свое время на меня влияли Брассэ и Эрик Саломон. Убежден, что Брассэ можно найти в моих ранних фотографиях, и это хорошие работы. Но что меня бесит, так это когда наследованием занимаются зрелые знаменитые фотографы. Не хочу тыкать пальцем, но обратите внимание на рекламу дома Versace. Помните фото женщины с подвязками?

Вы намекаете на Стивена Мейсела? Стив – отличный фотограф. Но это тупой способ работы. Стоит заметить, я не отрицаю, что молодым людям нужно с чего-то начинать. Я рос в эпоху Баухауса и фотографов вроде Махоли-Нэйси, Картеш или Брассэ. 

Все они любили абстрактные тени и острые углы.  Все они фотографировали со своих балконов. Я и сам по сей день так делаю. Когда ты фотографируешь с балкона у тебя только два выхода – снимать то, что внизу, или снимать то, что вверху. После Родченко все стали фотографировать трубы дымоходов по диагонали.

Вы – ребенок европейского модернизма. Да. На первом фото, которое я сделал, был фонтан в Берлине. Мне было двенадцать лет. И что же я сделал? Я снял фонтан диагонально, наискось. А все потому, что насмотрелся этих модернистских картин.

20-е и 30-е гг. были очень интересным периодом в фотографии. Особенно в Германии. Да, много всяческих интересностей случалось. Например, выставка «Кино и Фотография» в Штутгарте. Также нельзя не упомянуть американку Маргарет Бурк-Уайт – она была фантастической красавицей. Уверен, она была горячей женщиной. Я читал, что во время войны она спала со всеми американскими генералами, чтобы получить доступ к местам, которые захочет снять. Правда, Маргарет была плохим техником. Все свои фото печатала не она, а её знакомый старик.

А вы когда-нибудь печатали сами фотографии? Я делал это, когда был молодым и бедным, но у меня это всегда плохо получалось. Когда я встретил свою жену Джун, у нас совсем не было денег, поэтому мне приходилось обрабатывать пленку в увеличителе, а ей заниматься последующими процедурами. Но сейчас у меня свои мастера в Париже, с которыми я работаю годами. Они никогда не делают ретуширования, разве что иногда кадрируют снимки, но в большинстве случаев мои снимки в этом не нуждаются.

Помнится, Джун сфотографировала вас для своего альбома «Alice Springs Portraits». Она – отличный фотограф. У неё дар и хороший, естественный глаз.

Джун постоянно с вами и не редко находится рядом во время вашей работы над очередным проектом. Бывает, что она возражает против чего-то, что вы собираетесь сделать? Иногда. Женщины чувствительно относятся к плоти. Особенно Джун – она очень консервативная.

Я слышал другие мнения. Вы знаете, женщины также непредсказуемы. Однажды Джун принесла домой две картины Роберта Мапплеторпа, когда о нем ещё никто не знал. Когда я их увидел, то сказал: «Ты что, сошла с ума? Я не собираюсь вешать это на стены моего дома!», но Джун возмутилась: «Ты ничего не понимаешь. Они восхитительные!».

Красота большинства ваших фотографий обязана свету. Вы действительно ощущаете все его нюансы. Я снимаю 35мм «Canon». В 90% случаев он установлен на автоматическом режиме. Я даже использую встроенную вспышку. Это настоящий походный набор любителя.

Я всегда считала, что вы помогли fashion-фотографии выбраться из студии на улицу. Вы видели одну из моих последних фотосессий для американского «Vogue»? Они сняли для меня огромную голливудскую студию с дорогущим освещением, но я сказал им, чтобы убрали все эти понты к чертовой матери, и в итоге снимал на свою любительскую 35мм камеру. Я предпочитаю использовать крайне умеренное освещение.

Вы часто говорили, что любите фотографировать поблизости от дома и не уделяете лишнего времени поиску экзотических мест. Верно. Много лет назад, когда я работал для американского «Vogue», меня привезли в Мауи на Гавайи. Однажды утром я получил сообщение от Алекса Либермана: «Гельмут, поднимите свою задницу и отправляйтесь к местному кратеру. Мне доложили, что вы фотографируете исключительно возле гостиницы. Это не то, что нам нужно! Нам нужно больше Мауи!». Вероятно,  «Vogue» заключил сделку с местными туристическими бюро.

Мне кажется это удивительно, что и цветные, и черно-белые фотографии получаются у вас одинаково хорошо. Здесь много секретов. Фотография – это очень хрупкий, тонкий бизнес, понимаете?

О чем вы думаете, когда снимаете на цветную пленку? Ни о чем. Более того, я дальтоник.

Правда? Ну и что с того, что я не вижу разницы между зеленым и синим? Я люблю насыщенные яркие цвета. Мне не нравится этот монохроматический творческий подход к цвету. Когда я отдаю пленки моим печатникам, то говорю им, что фотография должна быть похожа на открытку – небо должно быть синим, а трава – зеленой.

Ваши женщины такие сильные. Похоже, у вас особое чутье по отношению к женской красоте, сексуальности и духу. Возможно, я хотел быть девочкой. 

То есть, ваши модели – это воплощение вас? Да нет. Но я убежден, что большинство фотографов и редакторов воплощают себя через своих моделей. Возьмем, к примеру, Анну Вентур. Она очень тонкая и шикарная женщина.  Её окружают только тонкие и шикарные женщины. Только тонкие и шикарные женщины печатаются на страницах её журнала.

Что же касается вас? Мне всегда нравились ковбои – то, как они ходят, говорят, ведут себя. Особенно в кино. Ковбои – это воплощение определенности пути. Они шагают гордо, а под их ладонями сверкают револьверы, которые они готовы выхватить в любую секунду. Поэтому мои девочки часто похожи на ковбоев. Их руки должны быть готовы выхватить револьверы. Я не говорю им, что делать. Я только показываю. Поддерживаю их.

Руки так важны? Да. Они могут и вовсе не задействоваться в постановке, но сами по себе они обязаны выражать силу.

Считаете ли вы, что некогда были не поняты, а ваши работы – неправильно интерпретированы? Некоторые полагают вас шовинистом. Как вам кажется почему? Быть может, некоторые люди просто не понимают вашего чувства юмора? Меня это все не волнует. Когда люди называют меня порнографом и извращенцем – это попросту глупо. Я бросил заниматься фэшн-сьемкой спустя два года, потому что сполна этим наелся. Я просто работал для журналов с «девочками», типа «Playboy» и «Oui». Я сделал это, чтобы преодолеть ту стабильность, которую я строил долгие годы, работая для «Vogue». Это правда, что я снял порнофильм. Но я только один раз показал его в музее.

Европейские художественные круги всегда были более благосклонны к вашей работе. Сейчас ситуация изменилась и основной интерес проявляют американцы. В одном из  крупнейших американских городов есть один очень крутой музей. Я позволю себе обойтись без названий, но догадаться о чем идет речь вам будет не сложно, учитывая, что я часто ошиваюсь в Калифорнии. Много лет назад куратор этого музея захотел сделать выставку моих работ. Я сказал ему, что у него ни за что не получится получить разрешения. Для этого нужно было пройти кучу инстанций, и у каждой получить разрешение на проведение такой выставки. Этот куратор получил почти все разрешения, и внезапно заявляет мне: «Извините, но мы планируем расширяться, нам нужны деньги. Если мы будем выставлять Ньютона, мы не получим денег». Так все и закончилось.

Помню, показ ваших работ был также в Национальной Галерее Берлина. Это, конечно, очень приятно висеть на стене музея. Но… Я стал фотографом, потому что не знал, чем ещё я мог бы заняться. И я всегда был фотографом-наемником. Я никогда не надеялся получать деньги от музеев. Мне платят не музеи, а люди, которые создают одежду, мотоциклы и бутики. 

_{2001.
Перевод с английского}

This is Erotic