N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

 

 

 

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

Предлагаю выкладывать работы тех мастеров, в творчестве которых заметно влияние Джоэля-Питера Уиткина.

Итак, начну с Гриффита.

www.robertgregorygriffeth.com

www.RobertArt.org

 

 

 

 

 

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

JOEL-PETER WITKIN

robert  piccart

a saint in the morgue

for reasons of copyright, we cannot insert illustrations copy the titles and paste them in Google Images return with the back key

From the seventies onwards, the star of  Joel-Peter Witkin (° 1939 in New York) is constantly rising. His works are bought by renown museums and galleries all over the world, one photo book after another is published, and his photos are spread all over the internet. Meanwhile, he is considered as one of the leading photographers of the second half of the twentieth century. Witkin's success is all the more remarkable, since his subject matter is not precisely charming, although his works are widely praised because of their artistic merits.

Reasons enough to have a closer look at the oeuvre of this artist, who is approaching the seventies.


THE PHOTOGRAPHER IN THE MUSEUM

It immediately catches the eye, then, that this photographer only hesitatingly inscribes himself in the history of photography. Few are his references to other photographers. On the one hand, he contrast his own 'strange people' with Helmut Newton's 'very interesting photographs of beautiful people'*. On the other hand, he situates himself in the tradition of Diane Arbus* after whose example some of his photographs are conceived - think of "Man with Dog" after Arbus' "Naked Man Being a Woman" (1968).

With all the more emphasis, Joel-Peter Witkin eagerly inscribes himself in the history of painting. To begin with, it is painters from whom Witkin pretends to draw his inspiration: Bosch, Greco, Goya en Blake. I must confess that I do not precisely understand why: apart from superficial similarities in subject matter, the relation with the spirit of these masters is not at all evident. Further, many of Joel-Peter Witkins photos are made after paintings of renown old masters like Botticelli, Raphael, Rubens, Velasquez, Goya, Géricault, Odilon Redon and Seurat. And, finally, the majority of his photos are not mere copies of 'found reality', but rather emphatically staged dramas, just like many traditional paintings. But, otherwise than good painters, who knew to brush away the artificial pose of their models, Witkin rather seems to cherish the often artificial character of a 'tableau vivant': perhaps because such 'staged photography' looks more 'artsy' than true to nature snapshots.

But precisely such flirting with painting betrays the photographer in Witkin. From the very beginning of photography, photographers, in their endeavour to lend their art the status of true art, have drawn their inspiration from painting. From the eighties onwards, such 'pictorialism' takes the form of 'references': think of the photographed staging of classic paintings by figures like Larry Fink. Such' referring' is itself borrowed from the traditional art scene, where 'referring' was endemic in the post-modern era. With the same intention: activities that were - justifiably (see 'Mimesis and Art') - denied the status of art, were eager to adorn their works with the aura of the masters in the museums. Just think of Jan Fabre, who deems it sufficient to refer to Jeroen Bosch's 'Heaven of Delight' to elevate his purely decorative 'Heaven of Delight' to the rank of genuine art works like the Sistine Chapel.
 

THE RELENTLESS EXPANSION OF THE SADOMASOCHISTIC UNIVERSE

Never give all the heart...
Yeats

Joel-Peter Witkin has not only the referencing in common with the official art scene, but also the obsession with transgression. The trend was set centuries ago with the introduction of subjects like the erotic nude or the horrors of war (Goya). Already more audacious was the depiction of ugly or nubile bodies (Schiele, Rodin) and of more perverse forms of sexuality (think of the drawings of Rops and Bellmer's doll). From the sixties onwards, the darker domains or sadomasochism and self mutilation are disclosed  - think of the Wiener Actionists and figures like Marina Abramovic. Less public media, like prints and photography, have always been ahead in such matters. But also within the realm of photography, there is an hierarchy between 'common' and 'artistic' photography. While, under the counter, already in the second half of the nineteenth century practically the whole spectrum of perversity is covered, it is only in the beginning of the twentieth century that the nude becomes respectable in artistic photography. For more perverse subjects, we have to wait until after World War I (think of the photos of Bellmer and Molinier). In the galleries, subjects like homosexuality appear only in the seventies: think of  Mapplethorpe and David Wojnarowicz, and of Andres Serrano's the photos of corpses and blasphemic representations like his "Piss Christ" (1989). With Witkin, also the whole domain of sadomasochism, which already flourished in the punk and gothic scenes of the seventies (see, among others, Santerinos, Griffeth), finds its way to galleries and museums.

griffeth

griffeth

Witkin felt predestined to play this role. With predilection, he refers to a childhood memory that - many are those who prefer to hide their choices behind determinants of all kinds - would have been decisive for his later work; a car accident that occurred in front of his house in which a little girl was decapitated. 'No wonder', then, that, as a young boy, he began to collect articles on mental illness, atrocities, and misfits. As a teenager, he proceeded to make photographs of a three-legged dwarf for his painting twin brother. During his military service, he had to make photos of soldiers who died in accidents, during manoeuvres or through suicide. Things come to their apogee when he marries the tattoo artist Cynthia in 1978.

And in his first official photos in the second half of the seventies, we cannot fail to stumble on all the paraphernalia of the SM-scene: hoods, masks, leather, whips, spiked shoes and pointy sticks. Suffices it to refer to 'Pin up' (1975), 'Indulgences' (1976), 'Mother and Child' (1979), 'Penitente' (1982), 'Testicle stretch with the possibility of a crushed face' (1982),  en "Choice of Outfits for the Agonies of Mary" (1984). The theme remains a constant throughout his entire oeuvre - think only of  'Apollonia and Dominatrix' (1988).

But, judging from his famous advertisement from 1985, he increasingly becomes interested in ''Pinheads, dwarfs, giants, hunchbacks, pre-op transsexuals, bearded women, people with tails, horns, wings, reversed hands or feet, anyone born without arms, legs, eyes, breast, genitals, ears, nose, lips. All people with unusually large genitals. All manner of extreme visual perversion. Hermaphrodites and teratoids (alive and dead). Anyone bearing the wounds of Christ').' No doubt, these are people who are deprived by Mother Nature. But the reference to the wounds of Christ betrays that we are dealing with an endeavour to mask the breakthrough of sadistic impulses. That goes especially for the transsexuals, who have to submit themselves to all kinds of painful surgery. And that only hints to the true nature of the pleasure derived from looking at people without arms, legs, eyes, breast, genitals, ears, nose, lips. To the narcissistic triumph that every well endowed experiences at the sight of these victims of the roulette of the genes or of accidents, is added the relish in the traces of deformation (read as mutilation) - especially since the role of the (overt) sadist can be relegated to impersonal fate, if not to God himself. For, according to Celant, Witkin considers  'freaks as the manifestation of something exceptional and extraordinary: the infinite will of God'****. 

The true nature of Witkin's urge becomes apparent when, from the eighties onwards, he enters the morgue. Only in the realm of the death can the sadistic undertaking surpass the reality of the SM-room (see 'The sacrifice of beauty'). In the morgue, the sadistic urge is no longer frustrated through the barrier of death: accidents, murder and autopsy can now become the uncensored successors of the roulette of the genes, which, after all, has to content itself with the creation of viable creatures. We can only agree with Cintra Wilson, hence, when she writes: 'I think Joel-Peter Witkin is a true, born pervert'. 


A SAINT IN THE MORGUE

Remarkably enough, that is not the way in which his interpreters want to understand Witkin's subject matter. Some, like Germano Celant and Christian Palmer, prefer to praise his laudable endeavour to lift the reigning taboo on deformation, illness, suffering and death: 'The freak or the handicapped person must not be ostracised'. And in the same vein, Witkin is talking about 'the love and courage it takes to find wonder and beauty in people who are considered by society to be damaged, unclean, dysfunctional or wretched. My art is the way I perceive and define life. It is sacred work, since what I make are my prayers.** To stress the respectability of his proceeding, he denies any link to SM, and emphasises that he is interested in 'self-awareness': 'I don't photograph anyone who likes pain, only people who use it for their self-awareness. I have been approached by sadists who wanted me to photograph people they torture, but I refused, because I don't like their purpose' * And - apparently, there is something to hide here - Witkin has still another justification in petto: he describes himself as "loving the unloved, the damaged, the outcasts," (interview in Vanity Fair). Keith Seward goes even so far as to compare Witkin with Saint Francis ' who drank the pus of lepers in order to overcome his repulsion of them'.***. Or: how, in the end, sadomasochistic pleasure is turned into its very opposite: 'I try to imbue compassion into my images'*  No sadism, hence, but love...

Witkin's images tell another story: just try to read the quotations above with images like 'Melvin Burkhart: Human Oddity' (1985) or 'Severed leg - Weathervane" (2004) before your eyes. The statements of Joel-Peter Witkin, wrapped in a more philosophical dress through his apologists, have rather something of the emphatic denials of nudists and naturists that their nudity has something to do with 'sexual lust' (see 'Spencer Tunick'). The ambivalence is apparent in the following passage, where Witkin, talking of ' 'Testicle stretch with the possibility of a crushed face' (1982) - one of the daring acts in SM-rooms - first denies that there is talk of pain, and then continues with declaring that he identifies with.... the pain: 'He is in ecstasy. It's a form of meditation, there is no pain (...). I'm fascinated by it'* In the same breath, sadistic pleasure is re-interpreted as Christian compassion. 'This person gives me the opportunity to witness the event, but also, in a religious sense, to share in it. Not that I live through it in body and mind, as he does - but in a sense I go through his pain'...

As if Nietzsche and Freud had never existed...  Like so many others, who have to struggle against sadistic urges, also Witkin has a bent towards mysticism. He travelled to India to learn yoga and believes in extraterrestrials. But, after a long journey in the realm of the gods, he finally dedicates himself to the Christian faith of his mother: presumably the only way 'to give sense to one's life'. And he adds: 'I know that I will be remembered as a Christian artist' (Borhan).

No sadism, hence, but love, and Witkin no sinner, but rather a saint. Nevertheless, the repressed returns also here. In his fervour to appeal to religious examples, Joel-Peter Witkin identifies himself with... Longinus: 'the Roman Centurion, who, in an act of mercy, pierced the side of Christ during the crucifixion.' The figure of the saint is only of the many disguises of the 'elusive sadist'


PAINTING...

'El hombre involuciona y con él
evoluciona su embrutecimiento
y sus mecanismos para aniquilarlo todo'.
El viandante en 'Como lentas aves'
Vladimir García Morales

The above sheds also another light on the emphasis with which Witkin seeks to inscribe himself in the tradition of painting. He does not restrict himself to referring to works of great artists. Countless are his attempts to lend his photos an artistic character. During the development of his photos, he uses chemicals to obtain diverse brownish tints. Many of his prints are processed with coffee, tea and other pigments like selenium. Sometimes Witkin smears them with wax that is heated and polished, 'which resulted in a silvery, found-antique'. It reminds me of children who try to give their maps of treasure island the look of parchment through drenching them in coffee. In that respect, the trend is completed through Mustafa Horasan who executes Witkin's photos with genuine paint on a genuine canvas.

The desire to be considered as a real artist does not suffice to explain such an obsession with painting. The oldest 'artsy' interventions of Joel-Peter Witkin consist of scratching the negative with razor blades. It is not difficult, then, to discover the deeper meaning of the smearing with pigments and wax: a 'sanctification' of the sadistic scratching.

And that goes also for the emphasis with which Witkin 'composes" his photos. We cannot but be reminded of the equally clumsy and obsessive symmetry that Molinier imposes on his assemblages of limbs: composition not so much as a kind of straitjacket that has to contain otherwise uncontrollable impulses, but rather as a kind of manoeuvre that has to ensure that the gaze is not diverted from the horror. Does Witkin himself not declare: 'Even if you want to say No to the subject matter, its rendering is so beautiful that you just might say: Yes!'* 'Composition', hence, as a particular variant of the more general abuse of 'art' as permit for all kinds of transgression.

Only against this background do we understand why the first references to paintings from the classical tradition appear in the eighties: after Witkin's entrance in the morgue. As if this step could only be taken when disguised as a step in the museum.

Witkin's references teach us also something else. For, on closer view, we are not dealing here with tributes, let alone with demonstrations of superior mastery - the way in which real artists used to 'refer' in olden times - just think of Titian's 'comment' on Giorgion's 'Sleeping Venus'. No, just like scores of other 'post-modern' references, those of Witkin rather partake of the gesture with which Duchamp painted a moustache on da Vinci's Mona Lisa - not to mention his suggestion to use a Rembrandt as ironing board: the debasing and banalising of art by the impotent or uncultivated. It suffices to study some of the more elaborated examples. We already mentioned the ridiculous 'Birth of Venus'(1988). Everything that makes Botticelli's creation to a masterpiece is turned into its opposite, without any significant plus value. Sheer blasphemy - if not sadistic destruction of beauty. The same goes for 'The three Graces' (1988). With the sole difference that the whole is now underpinned with a new pseudo-profound dimension through the addition of a predella with a work of Witkin's. Such an addition is not only pseudo-profound (I leave it to the commentators to reveal the deeper meaning), but also utterly un-artistic, because purely allegorical. And parasitary at that: because they owe their meaning only to more respectable ancestors. In 'Studio of the Painter Courbet' (1990), the banalising and desacralising goes hidden behind a historical antecedent: the then understandable gesture with which Courbet introduced the real world. With Witkin, this gesture is turned into its very opposite: he takes the place of Courbet, and his Cynthia that of the model. Such banalising shows its true face when Witkin proceeds to Witkinise (think of Lichtenstein) one of the greatest masterpieces in the history of art in his 'Las Meninas' (1987). The genius himself takes the place of the master, and corpses that of the breathtaking beauty of Velasquez' Meninas. Such debasing usurpation tells the whole truth about Witkin's references: not more nor less than the old strategy of our primate ancestors to climb the ladder by associating with the alphas. With the sole difference that it is the underdogs who impose themselves and thus bereave the alphas of their legitimate prestige. And more fundamentally: Witkin's 'reference comes down to the blunt sadistic 'deconstruction' of beauty...

Not only a saint in the morgue, hence, but above all a Beotian on the Parnassus.
.

...OR PHOTOGRAPHY?

The above should not make us blind for the fact that Witkin's works stand or fall with their status as photography. For, although, on first glance, it is above all the 'staged' and 'artsy' character of this photography which attracts the attention, the chocking effect depends primarily on the fact that, dead or alive, it is real humans that are photographed by Witkin, and not merely self created beings conjured up on the canvas, like those of Bacon (who merely let himself inspire by photos). In this respect, Witkin turns out to be not so much a 'pictorialist', as rather the very counterpart of it: someone who conceives the photo as a document - the un-artistic 'imitation' of reality...

Although he pushes the boundaries of documentation by resorting to corpses for his staging of pain, making 'reality' even more cruel. That is not an innocent intervention like that of Capa's 'falling soldier': this scene could have been real. With Joel-Peter Witkin, on the other hand, we are dealing with scenes that cannot be real - although, if real, they would embody the wet dream of many a SM-adept, who precisely therefore kicks on the 'documentary' character of such images.

And that lifts also the final veils in which Wiktin has wrapped his creations: the 'aesthetic distance'  turns out to be a mere loincloth over a nearly disguised engagement  - the Kantian 'interest' - in the proceedings that are rendered true to nature. 'Nature' itself would do better, were it not for the constraints that the civilised world is supposed to have imposed on the treatment of human beings... In that respect, Nitsch, with his 'Orgien Mysterien Theater' is far more consequent, even when he had to pay a price for it: whereas, in the mimetic dimension, Witkin could stage the most unbridled sadomasochistic orgies through the use of corpses, in the real world, Nitsch had to content himself with the sacrifice of mere animals.


ARTIST?

No saint, then, but sadist. No painter, but documentary photographer. A great artist perhaps?

Again, we should no be misled by appearances. To begin with, even Witkin's most fervent aficionados will have to admit that his oeuvre is rather one-sided, if not monomaniacal. Formerly, artists used to be judged from the multifacetedness of their oeuvre, as well from the point of view of subject matter, as from the technical point of view. During the twentieth century, the market has decided otherwise: increasingly, artists become brands, and their works logos: just think of Jan Fabre's beetles or of Luc Tuymans' washed-out palette - and that phenomenon announced itself already with Mondrian, Rothko or the late Bacon. You can recognise them from miles away. Not like you recognise a Shakespeare, a Mozart or a Rubens - as the one single spirit that hovers over countless waters - but like you recognise a brand: by the flag, not by the freight. The artwork as logo. That goes especially for Witkin. There is nearly no development in his oeuvre, not formally, not contentually.

The work of Witkin suffers from more shortcomings. We already discussed the deeper meaning of Witkin's widely praised compositions. Let us now have a look at them from an artistic point of view. As long as Witkin handles only one figure or body part, he occasionally makes stronger photos like 'Story from a book' (1998). But, paradoxically enough, Witkin seems to have more problems when he has to combine more elements. Paradoxically enough: because precisely the staging of photos opens possibilities that are out of reach for the photographer of found reality. Nevertheless, Witkin seldom succeeds in composing an organic whole - or, which comes down to the same: to make the anorganic really anorganic: his compositions always partake of the artificial character of tableau vivants or photo collages. That is not so conspicuous in his still lives. But, in his compositions of human figures, he mostly makes a poor show - especially when, in addition, he paraphrases paintings, like in the bluntly ridiculous  'Gods of Earth and Heaven' (1988) after Botticelli's 'Birth of Venus'. Not to mention 'John Herring posing as Flora' where an aids patient appears on a cloud 'in order to show his elevation above life and existence', without however really coming off the ground. 'Artsy', to be sure. But great art? No!

Whatever merit Witkin's work might have from a formal point of view is spoilt by the content. Everybody is absolutely free in the choice of his subject matter. But the critic is also free in making a judgment. And when I have to choose between sadism sold as compassion, and the crude variant, I choose for the latter: a pure question of truth. In this respect, photos of say a Goran Bertok are far more outstanding than those of Witkin, were it alone for the fact that his images are unadulterated photos, and not documents in the guise of paintings, like those of Witkin:

goran bertok

And in no less uncertain terms do they indulge in the dark charms of the sadistic greed.

Although we should also question the truth of the sadomasochistic enterprise itself. For, it should not escape our attention that, from Sade onwards, the sadist is - preferably philosophically - elusive. Nietzsche and Freud lifted the first veils. But, in the work of George Bataille, the philosophical reinterpretation celebrates new triumphs: Witkin's saint is only an afterglow of Batailles sacrality, diluted with some Christianity, not otherwise than the priest, who, in Nitsch 'orgien mysterien Theater' wraps the slaughter in ritual clothes.

The question remains whether Joel-Peter Witkin will be reminded as an artist, let alone a Christian. As far as I am concerned, he should above all survive as a document: as a typical representative of the SM-epoch of the eighties - not by accident the period in which the so-called 'Great Stories' were abandoned, only to leave room for neo-liberalism, an outdated forerunner - or worse still: for a return of the Gods who - despite Nietzsche - seem to be alive and well.

© Stefan Beyst, January 2007


For a similar case, see 'Paul McCarthy'


     BIBLIOGRAPHY

     BORHAN, Pierre and WITKIN Joel-Peter: 'Disciple and Master', Fotofolio, 2000.
     BUCK, Chris and Alevizakis, Christine: 'Interview Joel-Peter Witkin"
****CELANT, Germano: 'Joel-Peter Witkin", Scalo, 1995.
    *HORVAT, Frank: 'Interview with Joel-Peter Witkin'
     PALMER, Christa: 'A History of Truth"
     MARGARET REGAN: 'Turning a Prophet', Tucson Weekling, Februari 1, 2001.
 ***SEWARD, Keith: "Joel-Peter Witkin - exhibit" ArtForum, Summer, 1993
  **WILSON, Cintra: Joel-Peter Witkin 

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

 

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

Женщина в синей шляпе

Я увидел модель для своей работы «Женщина в синей шляпе» на открытии музея Уитни в Нью-Йорке. Она была инвалид, помощник ввозил её в лифт в инвалидной коляске. Не успел я сказать и слова, как двери лифта закрылись. Я кинулся вверх по лестнице, чтобы встретить её в главной галерее. Когда я увидел её, на ней ещё была синяя меховая шляпа. Она сказала мне, что её никто и никогда ещё не фотографировал серьёзно. Я ответил, что мне нужна неделя на подготовку съёмки. Она согласилась фотографироваться, но взяла с меня честное слово, что я использую только одну плёнку и пошлю ей фото после контактной печати для её дальнейшего согласия или отказа. Я принял её требования. Через неделю я вернулся в Альбукерке и отправил ей контактную печать. На следующий день она позвонила мне и сказала, что ей нравятся фотографии, и что я могу их печатать.

 

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

Собиратель жидкости

 

"

Я хотел сделать фотографию имплозии, то есть того, что случилось бы, если бы все отверстия тела закрылись. Моделями для этой фотографии служили один знакомый фотограф и крёстная мать моего сына. На фоне, на рабском языке, написано название глазной болезни. Я назвал эту работу «Собиратель жидкостей», желая ещё больше мистифицировать мой замысел".

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

По мотивам Майбриджа

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

Руки сломанные окном

 

Эта работа изображает, какой вред был нанесён рукам моей бывшей жены в результате несчастного случая. Она попросила образно воспроизвести её травмы. Я согласился, но сказал, что мне нужен, по крайней мере, один день, чтобы продумать идею фотографии. В тот вечер мы обедали с очень привлекательным доктором, которая сказала мне, что в прошлом она изучала искусство. Я понял, что эта женщина была бы прекрасной формой для отображения травмированной руки моей жены. Она согласилась фотографироваться, но только при условии, что её лицо будет полностью закрыто. Венеру Милосскую я добавил непосредственно перед тем, как сделать снимок. Чайная чашка вместо её головы представляет на фотографии вред, нанесённый красоте"

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

Книжная история

 

Книжное повествование имеет форму, но чтобы её увидеть, нужно прочесть произведение. А здесь вы видите рассказ на фотографии. Это утончённый образ, он воспевает литературу во всех её проявлениях".

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

Пуссен в Аду

 

Мне нравится творчество Пуссена и я захотел воздать ему почести по-своему,  в фотографии. В своём воображении я видел его рисующим в Аду. Надеюсь, что Пуссен не попал в Ад. Но его гений настолько могуч, что даже в Адском огне он изобретает Абстрактный экспрессионизм! Фон был нарисован в Альбукерке и отправлен в Европу. Обнажённая модель в реальности – великолепный фотограф. Этот образ классический, элегантный, забавный и грустный, как жизнь на земле и в Аду".

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

Красавица с тремя сосками

 

В 1998 году в Берлине мой переводчик и водитель познакомил меня с одной из самых красивых женщин, каких я когда-либо видел. Она была русской. Я был просто потрясён и попросил разрешения её сфотографировать, она согласилась. Я решил не просто сфотографировать её обнажённой, ведь это мог сделать любой. Я придумал, что у неё будет три соска. Я немедленно принялся за работу, сделал два соска, которые прикрепил на одну из её грудей. Эти два соска изображали меня и моего брата-близнеца. А ещё один настоящий сосок, представлял зародыш моей сестры, которая умерла в чреве матери на 8 неделе беременности, и тогда у матери случился выкидыш. Когда я был в материнской утробе, я как бы испытал «это событие», увидев смерть плода, его уход во тьму и выход из тела матери. Я видел смерть до того, как родился!"

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

Человек без головы

 

"Мне позвонил врач и сказал, что в отделение привезли крупное тело мужчины и что им нужно отрезать ему голову. Он спросил, не хочу ли я посмотреть труп после того, как он будет обезглавлен. Через вас я прибыл со своим оборудованием. Я увидел лежащее на столе обезглавленное крупное тело человека. Он был очень похож на моего отца! Я всё ещё был слегка потрясён, когда врач предложил мне сфотографировать это тело. Я согласился. Втроем – доктор, его ассистент и я, мы с трудом подняли тело и устроили его на стул. Несколько раз оно падало со стула, наконец мне удалось так расположить его руки, чтобы оно оставалось неподвижным. Когда всё устроилось, я взялся за камеру. Именно тогда я понял, что если бы на трупе не было носков, то это было бы похоже на сцену пытки. А в носках он был каким-то домашним старичком без головы, несколько таинственным, но также вызывающим симпатию. Когда я печатал эту фотографию в Альбукерке, я был уверен, что получилось серьёзное произведение искусства, представляющее портрет нашего времени".

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора
Кухня неудавшегося романа

"«Кухня неудавшегося романа» - это название рассказа, написанного моим другом из Калифорнии. Мне нравилось, что выражают эти слова. Прежде чем уехать в Буэнос0Айрес, я знал, что должен создать образ, навеянный этим названием. В самолете, направляющимся в Аргентину, я сделал набросок женщины, горящей страстью к своему бывшему любовнику. Она была обнажена, и только на ногах её были надеты соблазнительные туфли и чулки.
В Буэнос-Айресе мой переводчик стал моим директором по кастингу, поэтому я был свобождён от поисков подходящей модели в городе. Их приводили ко мне в студию. Мне представили шесть женщин. Я попросил их раздеться догола. Но это было почти не нужно, потому что красота одной из них просто ослепила меня. Это была танцовщица и акробатка с длинными рыжими волосами. Я сразу выбрал её. Я спроектировал постамент, который изготавливали несколько дней. Когда он был готов, я воспроизвёл «бывшего любовника» в виде пениса, выступающего из мишени. Значение этого образа таково – самые сокровенные мечты сводятся порой к неудовлетворённому влечению".

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора
Натюрморт. Мексика

"В 1992 году в Мехико в Судебном госпитале мне показали отрезанную поездом ногу. Женщина была жива, но её прекрасная нога была передо мной, и я мог её сфотографировать. На следующий день я принёс в госпиталь фрукты, рыбу, хлеб и драпировочную ткань для съёмки. Я сделал самый элегантный натюрморт с ногой, чтобы воспеть Бога, который её создал, и воздать почести женщине, которая когда-то ходила ей по земле".

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора
Медицинское тело

"Работа «Медицинское тело» была создана в Восточной Европе. Один из моих друзей познакомил меня с патологоанатомом. Случилось так, что когда я был у доктора в клинике, у него находился труп молодого человека. Он согласился, чтобы я его сфотографировал я пошёл за камерой, штативом и плёнкой. А ещё я купил холст для фона и полосатую ткань на драпировку. Вернувшись, я поместил тело на холст и осветил его сверху медицинской лампой, которой пользуются при вскрытии тел, и распределил вокруг полосатую драпировку. В глазок камеры я увидел великолепный образ. Я сделал выдержку только на один ролик плёнки! Я напечатал этот образ с классической простотой, прибегая лишь к небольшому комбинированию изображения и закреплению. Так получилась картина жизни и смерти. Прежде чем фотографировать, я скрестил ноги трупа, и он стал похож на рыбу – символ Христа".

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора
Алеф

"Образ, названный Алеф или «первая вещь», относится к моей собственной смерти, когда клоуна увозят со сцены жизни. Голова, отделённая от тела, указывает на то, что личность заключается в ней, а не в теле. А маска говорит нам больше, чем лицо. Оформленный мной задник изображает комедию жизни".

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора
Венера, предпочитаемая Христу

"Что развлечься, в Париже я отправился в «Лидо». Там я встретил женщину, которая стала моделью для этой фотографии. После её выступления мне удалось поговорить с ней. У неё было великолепное тело. Её лицо было красивым, но похожим на маску, в которой сочетались радость и меланхолия. Она была воплощением современной Венеры. Я попросил её позировать мне, и она согласилась. Вернувшись в штат Нью-Мексико, котором я живу, я стал руководить живописными работами по картине Джотто и изготовлением кресла и других форм. Несколько месяцев спустя я вернулся в Европу, чтобы сделать эту фотографию. Идея её состоит в том, что в наше время материализм – это «бог», символизируемый прекрасной плотью моделей и кинозвёзд. Эти боги материализма воплощены в моей Венере из «Лидо». И если Венера представляет материальное, то Христос, изображаемый в форме уродливого эмбриона, -духовное. Я прикрепил эмбрион к кресту.
Это было выражение возвышенной радости. Когда я устанавливал обнажённую Венеру, я объяснил ей, что она воплощает собой слабое и потерянное существо, и что присутствие её красивого и соблазнительного тела не позволило Святому Франциску получить Стигматы. В этот момент выражение её лица было изумительным – нервным и всё-таки прекрасным. Это была абсолютная противоположность эмбриону-Христу. Вот тогда я и сделал фотографию".

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора -В Москве вы сделаете новую серию фотографий?



– Нет. Я сделаю одну фотографию. Я планирую вернуться в Москву в ноябре, потому что меня пригласили сделать выставку в галерее Татинцян. И если эта фотография будет работать хорошо, то я могу попытаться сделать другую. Я путешествую по разным местам, и что мне интересно – это культурные особенности людей и мест, дающие возможность для фотографирования.



– Вы действительно видите культурные различия между людьми в Москве и в Нью-Йорке, например?



– Абсолютно! Я работал в Эстонии и в Польше – лица совершенно другие, и они зависят от культурного контекста. Я думаю, у каждой личности есть дух и у каждого места есть дух или душа – в людях, в том, как они движутся, в том, как строят собственную цивилизацию.



– Что вы знаете о своих русских корнях или о своих еврейских корнях в России?



– Каждый человек, который прибывал из Киева, был «русским», приезжая в Штаты. Но мы – через мою сестру – провели исследование семейной истории – и обнаружили, что мои дедушка и бабушка происходили из Литвы – они попали в Киев на пути в Штаты. Мой отец был американцем в первом поколении, и он хорошо здесь вписался, разве что он был полон такой жажды жизни... у него был особый тип юмора и очень сильный индивидуализм. Моя мать была итальянкой и католичкой, мать и бабушка приехали из Италии, из района Неаполя. Моя бабушка приехала в Соединенные Штаты с 30 долларами. Я думаю, что эти предпосылки были важны для моей работы.

Я получил хороший шанс. Мой отец был не только рабочим, но и игроком. И моя мать также – на свой манер. Они были художниками или хотели ими быть. Мой отец хотел быть виолончелистом, но по причине бедности (ему нужно было выживать) он стал стекольщиком, как и его отец. Моя мать хотела быть пианисткой, играть для немых фильмов, но когда появился звук, она не могла этого делать и стала бухгалтером – так что она любила числа. Моя мать также играла в карты, в бинго, она была игроком. Моя мать и мой отец разошлись из-за религиозных различий.



– У них были творческие амбиции, но вы реализовали их амбиции за них?



– Нет. Они помогли мне. Когда моя старшая сестра заинтересовалась пианино, то моя мать послала ее не к местному учителю, а к учителю в Карнеги-холле, что было очень хорошо. Моя мать обладала итальянским, средиземноморским, невероятным чувством поэзии и искусства. Ей нужно было видеть своих детей художниками. Мой брат рисовал на обочинах улиц, и моя мать послала его на уроки рисования и живописи, а теперь он – очень известный в Штатах художник, он профессор живописи в университете Сиракузы, уважаемый и знаменитый. А я сам... (Уиткин показывает, как именно его мать складывала руки в молитве, и посмеивается.) – она все время молилась за меня. У брата был интерес к музеям, мы ходили в Метрополитен, в музей Уитни, Музей современного искусства. И там мы находили рай, потому что в том месте, где мы жили – в Бруклине, – был очень бедный район.



– Он и сейчас очень бедный.



– Нет. В действительности тот район, где я вырос – Вильямсбург и Гринпойнт, – сейчас продолжение Нью-Йорка; там есть большие лофты новых галерей. Теперь это предместья, но не дно.



– У вас есть русские дальние родственники?



– Я ничего об этом не знаю. Потому что мы никогда не знали истории того места, откуда мы пришли. Все осталось позади. Большой океанский прибой смыл наше прошлое. И единственное, что выжило, – стремление начать новую жизнь в Штатах.



– Вы сами – мультикультурны?



– Моя семья формировалась в американской культуре, но моим первым языком в детстве был итальянский, потому что я жил с матерью и бабушкой. Я пошел в школу и учил там английский, но это был бруклинский английский. Затем я сам продолжал образование. Я получал высшее образование в Купер Юнион. Купер Юнион – это прекрасная школа в Нью-Йорке, совершенно бесплатная; чтобы поступить, нужно пройти конкурс – они берут одного из 60 абитуриентов. В то время я также делал фотографии (мне было 11 лет), я еще не нашел своего пути. Но я окончил Купер Юнион как скульптор. Когда мне было 14, я встретил Ви-Джи. Он был невероятным, очень странным человеком – и тоже из Восточной Европы. В 16 я встретил Стайхена, потому что я позвонил ему и показал свои работы – это были маленькие слайды. Я брал цветную пленку, и результаты были готовы немедленно – на следующий день. И он отобрал мои работы для выставки с невероятным названием "Шедевры фотографии". Эти слайды стали частью коллекции, и я сказал себе: "Да! Я должен быть фотографом".



– Давайте поговорим немного больше о вашей русской фотографии. Вы будете использовать бездомных?



– Я действительно нашел модель. Не на улице. Он был в музее, и когда он снимал пальто, потому что он только что приехал, чтобы увидеть выставку, я немедленно сказал Марине, моей переводчице, – поговори с ним, потому что я хочу, чтобы он был моделью. И я еще не знаю, будет ли этот человек работать – он может и передумать. Я могу рассказать вам идею. Вот как я работаю (Уиткин разворачивает большой альбом, в котором от руки сделан карандашный набросок всклокоченного человека.). В музее я увидел этого парня – это очень странный, почти безумный человек, совершенно прекрасный и очень русский. Но у него будет женская грудь, на его грудной клетке. Я хотел сделать такую фотографию в Берлине в 1998-м. Это будет метафора любви, и безумия, и одиночества. Я надеюсь, что женщина, которая вскоре подойдет, обладает такой грудью, какая мне нужна. Для того, чтобы осуществить снимок, я работаю с «Мосфильмом». Будет сделан слепок. Грудь из латекса будет присоединена к мужскому телу. Мужчина-модель выглядит совершенно по-русски – это фантастика! Даже те люди, которые окружают меня, сказали, что он великолепен. Если он будет моделью, то это будет очень романтическая, необычная фотография.



– Вы здесь ходили в церкви?



– Я гулял по Красной площади. Сегодня я иду в собор Василия Блаженного. Очень красивые купола. На меня произвела большое впечатление история о том, что Иван Грозный, увидев красоту этой церкви, приказал вырвать глаза архитекторам. Я не знаю, правда ли это.



– Легенда. Романтическая легенда.



– Но мне это нравится, В Штатах такого нет. Что есть в Штатах – это общество, которое построено на английском и немецком отношении к реальности, которое скорее объективно, чем субъективно. И я думаю, что средиземноморская культура, так же как и восточноевропейская, дает эту тягу к фантастическому, к сказке. Вот что делает людей очень энергичными в жизни – очень влиятельными культурно и исторически.

Я вырос как католик, а не как еврей, потому что отец не имел на меня влияния. Но быть наполовину евреем... – это делает меня даже более христианином. И церкви, и богослужения здесь невероятно прекрасны и мистичны.



– Вы знаете что-нибудь о современной русской фотографии?



– Да. Я видел периодические издания и книги в университете Нью-Мехико. Я изучал там фотографию. Наиболее запомнившийся мне фотограф (я не помню его имени) – снимал матерей над мертвыми телами солдат, трупы, лежащие поперек траншей, не вспомню его имени... я читал историю о его детстве, что он был брошен, мыл поезда, скреб их, чтобы выжить. Он нашел разбитую бутылку, посмотрел сквозь нее на мир и открыл для себя камеру. Он стал великим фотографом Второй мировой войны. Я думаю, что его дочь еще живет в Москве. Его имя Ба...



– Бальтерманц!



– Бальтерманц – один из моих великих героев. Я хочу знать о нем больше. Но негативы Бальтерманца – в Штатах, в Нью-Мехико – не знаю, как это произошло, возможно, его негативы были проданы дочерью, но я не уверен.



– Московский дом фотографии как раз пару недель назад открыл большую выставку Бальтерманца в Париже. Она идет сейчас.



– Ну ладно! Через пару дней я буду в Париже...

Из досье
Джоэл-Питер Уиткин родился в 1939 году в Бруклине (Нью-Йорк). Ныне живет в Албукерке, штат Нью-Мехико. Среди его международных наград – французское звание Кавалера искусств и ремесел. А перечисление только всех его персональных выставок, прошедших за 35 лет (с 1969 года), могло бы занять несколько стандартных страниц, среди них – выставки в Стеделийк музеуме (Амстердам, 1983), Гран Пале (Париж, 1985), Музее Гуггенхайма (Нью-Йорк, 1995) и в десятках других музеев от Хайфы до Сан-Франциско и галереях, расположенных от Японии до Эстонии. Им опубликовано множество фотокниг, а о нем написаны тысячи различных статей, авторы которых колеблются от обожания до ненависти.

2005-03-22 / Михаил Сидлин

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора Фотографии Джоэля Питера Уиткина выглядят неимоверно старинными. Господин Уиткин часто подражает композициям великих мастеров прошлого и фактуре старых гравюр, никогда не снимает на цветную пленку и принципиально не прибегает к цифровым спецэффектам. Но речь не о банальной стилизации. Уиткин вкладывает в свои фотографии максимальное количество ручного труда — сам выстраивает перед камерой свои композиции, гримирует и одевает свои модели, сам и только сам печатает снимки, раскрашивает и ретуширует их, превращая труд фотохудожника в уникальное рукотворное ремесло. Такой могла бы быть фотография, если бы ее изобрел какой-нибудь средневековый алхимик или, скажем, Леонардо да Винчи. Да и снимает Уиткин примерно то же, что постарался бы запечатлеть художник — ученый и мыслитель эпохи Возрождения: всевозможные диковины природы и таинства бытия, которые он не просто регистрирует на пленке, но осмысляет в духе всеобъемлющих аллегорий.

Эксперименты, которые ставит Джоэль Питер Уиткин, выглядят рискованными и сомнительными с точки зрения современной этики искусства, но отнюдь не в той, куда более традиционной системе ценностей, которую исповедует художник, кстати убежденный католик. Когда Джоэль Уиткин снимает, например, свой знаменитый натюрморт, на котором идеальное полушарие женской груди безмятежно покоится на фарфоровом блюде рядом с цветами и плодами, понимаешь, что даже в расчлененном и бездыханном теле он видит не ужасающие отбросы закончившейся жизни, от которых надлежит поскорее избавиться, но часть бессмертного человеческого существа, по-прежнему достойную любования.

В отличие от большинства современных людей, полагающих, что от смерти, боли или уродства подобает отводить взгляд, Уиткин, напротив, ищет образы для всех этих вещей, вытесненных из культуры не столько из тактичности, сколько из трусости и желания избежать дискомфорта. Фотограф выстраивает впечатляющую галерею портретов всевозможных калек и тех, кого в прошлом не стеснялись именовать "монстрами": обнаженную красавицу с тремя сосками, увенчанную старинной куафюрой с парусником, безногую женщину, вознесенную на высокую подставку, словно редкостная ваза или камень причудливой формы, мужчину с отсутствующей по самую ключицу рукой, с выбеленным торсом и венцом локонов, усугубляющих его сходство с поврежденной, но все равно прекрасной статуей. Многие из этих моделей сами обращались к Уиткину с просьбой снять их — кто, кроме него, мог показать их не с жалостью, но с восхищением? Фотографии Уиткина имеют мало общего с ярмарочным freak show: он показывает своих героев как объект не ужаса, но любования. С таким же влюбленным и жадным любопытством он снимает и тех, кто подвергает себя уже добровольным деформациям: неземной красоты мексиканского транссексуала-гермафродита, мазохистов, подвешивающих себя за кожу или вгоняющих себе в ноздри здоровенные гвозди.

Джоэль Питер Уиткин не ищет для себя гуманитарных или научных оправданий — он занимается искусством и только искусством. Но в классическом искусстве он отказывается видеть только освященную традицией отвлеченную красоту и настаивает на безжалостной буквальности восприятия. Так, он делает фоторемейк "Менин" Веласкеса, соединяя в одном лице прелестную принцессу и придворных карликов. Его инфанта — это крошечная безногая женщина с ангельским лицом, восседающая на пустом каркасе кринолина как на диковинном инвалидном кресле.

При этом он вовсе не старается обратить всю историю искусства в сплошной кошмар. Выстраивая свою барочную кунсткамеру, в которой мертвые тела соседствуют с восковыми муляжами, настоящие "чудеса природы" — с какими-нибудь кентаврами, составленными из скелетов человека и страуса, а лица закрыты масками, он милосердно оставляет зрителю возможность позволить себе без угрызений совести любоваться завораживающими образами, не думая о том, что здесь подлинное, а что — иллюзорное. Сам Джоэль Питер Уиткин прекрасно знает, что именно он снимает, и не испытывает никаких сомнений в том, что все это может быть прекрасным.

по материалам газеты "Коммерсант"

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора
Joel-Peter Witkin (Phaidon 55's)

Publisher: Phaidon Press (1 May 2001)
Language: English
ISBN: 0714840564
EAN: 9780714840567
Paperback: 128 pages
Размеры: 137 x 154 мм.
Вес: 94 гр.

Synopsis
This volume - investigating the work of a particular photographer, in this case, Joel-Peter Witkin - comprises a 4000-word essay by an expert in the field, 55 photographs presented chronologically, each with a commentary, and a biography of the featured photographer.

можно заказать на http://www.centercom.ru/shop/isbn/0714840564
_____________


Joel-Peter Witkin:Zogling und Meister

Special Edition. Witkins subject is the reconciliation of religion and art, the overcoming of moral and social taboos. Making misfits the sublime subject of his tableaux, each of them inspired by a classic piece, his juxtapositions and complementing commentaries confront the discriminating power of social norms and the depth of human suffering.

Издательство: Schirmer/Mosel Verlag
Год: 2000
Страниц: 119
Формат: 299x299/22
ISBN: 9783888149450
Код Sprinter: 1940455
Вес: 1340 г.
Свед.: general
Доп. свед.: 268 colour illustrations, (18 colour )

заказать можно на http://www.sprinter.ru/books/1940455.html
____________

Раритеты:

1. Joel-Peter Witkin: Sanitarium

1983, twin palm publishers

$100.00
Signed by the artist

photogravure - poster
25 x 20 inches




2. CLASSIC RESERVE Edition of only 85 SIGNED, numbered and boxed copies, with a free-standing 16" x 20" PLATINUM PRINT, "Eve Knighting Daguerre". No artist was better suited to illustrate the poetry of William Blake than Blake himself. If, however, one were to seek a contemporary artist who could best interpret Blake's celebrated Songs of Innocence and Songs of Experience, there would be no better choice than Joel-Peter Witkin. 40 never before published images of Witkin's most recent work (including stunning color plates) seamlessly blend with 22 classic images to illustrate William Blake's timeless poetry. An expanded essay by editor John Wood places Witkin's and Blake's personal visions in context and sets the stage for a uniquely contemporary retelling of Blake's seminal texts. The first photographic book printed in a new 10 color, ultra high resolution process on lush 100% cotton Arches paper.
This copy numbered LXV111.
21st: Phublishers of Fine Photography Books, 2004.


3.
Joel-Peter Witkin
A monograph on the well-known controversial photographic artist Joel-Peter Witkin.
Eugenia Parry

* Joel-Peter Witkin (b.1939) is one of the most well-known and controversial photographic artists working today
* This accessible and affordable monograph is the best introduction to Witkin's fascinating and thought-provoking work available
* Drawing as much from the art of the past – Bosch, Goya, Velazquez, and the Symbolists – as from his own inspiration, Witkin's expression is multi-faceted and rich with meaning
* His deviant and imaginative tableaux transform the genre of still life by featuring animal and human corpses and body parts in classic, beautiful arrangements
* Witkin also chooses the deformed, the scarred and the unusual as his subjects, reinterpreting the nineteenth-century fascination with the 'other'
* His obsession with human physicality raises important questions about the body and sexuality, and finds beauty in the grotesque

Hardback
210 x 245 mm, 8 1/4 x 9 5/8 in
128 pp
56 black and white illustrations
ISBN 9780714847870
0714847879
£14.95


4. Masterpieces of Medical Photography: Selections from the Burns Archive
WITKIN, Joel-Peter, BURNS, M.D., Stanley B.
Publisher: Pasadena, California: Twelvetrees Press, 1987

Edition: 1st Edition
Binding: Hardcover
Condition: Fine/Near Fine
ISBN: 094264221X

Price: $375.00 [Item #: 100911]


5. Gods of Earth and Heaven

Author: Joel-Peter Witkin
Format: Hardcover
Publication Date: October 1989
Publisher: Twelvetrees Pr
Dimensions: 13.25"H x 10.5"W x 1"D; 2.7 lbs.
ISBN-10: 0942642392
ISBN-13: 9780942642391
List Price: $60.00


6. Harm's Way:
Lust & Madness,
Murder & Mayhem

Joel-Peter Witkin, et al
ISBN 0-94409h-28-4
OUT OF PRINT


7.

8. David Levi Strauss
Between the Eyes
Essays on Photography and Politics

Mit Fotografien von: Miguel Rio Branco, Daniel Joseph Martinez, Leon Golub, Hannah Villiger, Francesca Woodman, Ania Bien, Alfredo Jaar, Jim Goldberg, Bobby Neel Adams, Joel-Peter Witkin, Sebastiao Salgado.

SC 13 x 21 cm., 200 pp.
Aperture 2005
EURO 29.00


9. JEUNE PHOTOGRAPHIE 1996

Authors: Marie Fraser, Richard Baillargeon
Artists: Stéphan Ballard, France Choinière, Francine Desmeules, Jennifer Crane, Anne Immelé, Emmanuel Galland, Emmanuelle Léonard, Petra Mueller, Martin Villeneuve

Edited by Monique Bertrand and France Choinière
Texts in French
1996, 44 pages, $5.88, ISBN: 978-2-9800957-6-4




DE LA CURIOSITÉ, PETITE ANATOMIE D'UN REGARD

Authors: Bernard Arcand, Olivier Asselin, Jonathan Crary, Reesa Greenberg, André Gunthert, Johanne Lamoureux, Vincent Lavoie.
Artists: Lynne Cohen, John Coplans, Joan Fontcuberta, Paul den Hollander, Roberto Pellegrinuzzi, Joel-Peter Witkin

Edited by Olivier Asselin and Vincent Lavoie
Texts in their original languages
1992, 110 pages, $10.60, ISBN: 978-2-9800957-2-6
Sold out

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора

http://www.edelmangallery.com/witkin.htm
Лучшая подборка фотографий

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора
В Москве открывается международный фестиваль "Мода и стиль в фотографии". Один из самых прославленных гостей нынешнего фестиваля – американский фотограф Джоэль Питер Уиткин, приехавший на открытие своей персональной выставки в Московском доме фотографии, а также для того, чтобы провести мастер-класс. С ДЖОЭЛЕМ ПИТЕРОМ УИТКИНОМ встретилась ИРИНА Ъ-КУЛИК.

Джоэль Питер Уиткин родился в 1939 году в Бруклине. Его отец был евреем, а мать – итальянкой-католичкой. Сам господин Уиткин также исповедует католицизм. В шесть лет он стал свидетелем автокатастрофы и до сих пор не может забыть выкатившуюся буквально к его ногам отрезанную голову маленькой девочки. Фотографии Джоэля Уиткина, равно почитаемые как эстетами и интеллектуалами, так и поклонниками хоррора, представляют собой барочно-сюрреалистический мир. Уиткин не боится художественно препарировать трупы – как животных, так и людей, снимать карликов, горбунов, гермафродитов и прочие невообразимые создания.

– Разговоры о том, что любая фотография так или иначе говорит о смерти, давно стали общим местом. Вы снимаете смерть, потому что вы фотограф, или вы стали фотографом, потому что в современной культуре это едва ли не единственная возможность предъявить смерть?

– Я вовсе не одержим смертью, как это многим кажется. Мои работы не обязательно мрачные – они могут быть и забавными. Смерть для меня – это просто один из аспектов жизни. Я исследую смысл бытия, пытаюсь понять, что значит наше существование в данный исторический момент, в том времени и том месте, где мы оказались. Фотография для меня – способ выстроить новые отношения между идеями и предметами. Я не стремлюсь делать что-то шокирующее, сенсационное или моральное. Напротив, мои работы говорят о красоте жизни и ее бренности, о морали и даже о бессмертии.

– Для того чтобы говорить о бессмертии, вам нужны настоящие трупы?

– Когда я снимаю мертвое тело, я хочу вновь сделать его достойным любования. Однажды я снимал натюрморт с женской грудью – это был своего рода парафраз классической темы vanitas, тщеты всего сущего. В одном из моргов Европы мне разрешили взять настоящую грудь, срезанную с трупа. Трупы все равно предназначались для анатомического театра, в котором студенты-медики исследуют устройство человеческого тела. Так что я не вижу ничего предосудительного в том, чтобы использовать их в моей работе, которая тоже расширяет наши представления о теле. Я вовсе не хотел сделать нечто брутальное и отталкивающее. Напротив, я хотел воздать максимальные почести главному объекту моего натюрморта, сделать его таким же красивым, каким он был на живом теле. Я купил роскошное блюдо лиможского фарфора, редкостные экзотические плоды из страшно дорогого магазина деликатесов. А возле морга, где меня ждал мой кадавр, я нашел маргаритки и также решил включить их в натюрморт. Знаете, фотография для меня – это всегда некие коллекции и сопряжения случайных находок. Единственная проблема заключалась в том, что пришлось изрядно повозиться с самой грудью. Отрезанная от тела, самая прекрасная женская грудь в мире превращается в бесформенные куски жира. Так что мне пришлось долго придавать ей форму при помощи пластиковых бутылок из-под газировки. Но на фотографии она выглядела прекрасно. Для меня важно не то, что происходит перед камерой, а то, что получается на отпечатке.

– Если сам экстремальный процесс съемки для вас не важен, не проще ли было сделать тот же натюрморт в "Фотошопе", взяв изображение живой груди и смонтировав его с плодами и блюдом?

– Я никогда не использую компьютер. Меня не интересуют стерильные образы, я работаю с настоящими эмоциями, с тайнами жизни и смерти – и это невозможно подделать. Я не люблю двусмысленности и делаю свои снимки так, чтобы было отлично видно, что именно на них запечатлено.

– Где вы находите тех невообразимых "монстров", которых вы делаете героями ваших фотографий? Вы обращаетесь в специальные кастинговые агентства, которые работают с "не такими, как все", тем не менее, вполне востребованными, скажем, в кино и в шоу-бизнесе?

– Я очень не люблю слово "монстры", но также не понимаю политкорректного нежелания видеть их отличие от обычных людей. Я стремлюсь показать каждого из них как уникальное и достойное восхищения создание. Я не эксплуатирую калек – мои отношения с ними строятся на сочувствии и профессионализме: я всегда рассказываю им свой замысел и, разумеется, снимаю только с их согласия. Это очень личные отношения: я никогда не обращаюсь в агентства, я нахожу людей на улицах, иногда – на репортажных фотографиях. Так, однажды я увидел в одном французском журнале снимок женщины – чемпионки паралимпийских игр по плаванию. У нее не было двух рук и одной ноги. Но она обладала невероятной харизмой и совершенно античными пропорциями. Я нашел эту женщину – оказалось, что она живет в городке, в котором некогда жил Роден. И я решил снимать ее в образе Венеры Милосской и в настоящем ателье Родена. Она позировала почти обнаженной, только с драпировкой из прекрасного французского шелка. Я назвал свою работу "Первый кастинг на Венеру Милосскую". Сегодня, видя эту скульптуру, мы домысливаем отсутствующие руки. Я же придумал историю, в которой у нее изначально не было рук.

– Вы всегда придумываете некую историю для ваших фотографий?

– В моей работе присутствует некий литературный элемент. Но я придумываю не столько сюжетную, сколько метафорическую канву. Мои работы начинаются с графических набросков. Вот, например, набросок для работы, которую я хотел бы сделать в Москве (показывает альбом, в котором нарисован "достоевский" бородатый и всклокоченный бомж в пальто на голое тело. Рядом приклеена фотография женского торса с обведенным ручкой бюстом). Я хочу найти вот такого человека, но под пальто у него должна быть грудь юной девушки. Я еще не знаю, как это можно сделать, скорее всего, надо будет делать муляж груди. Может получиться очень красиво – а может и ужасно.

– Вы говорили о том, что вас интересует человеческое бытие в данный исторический момент. Неужели вам не чужд интерес к таким преходящим вещам, как социальная или политическая проблематика?

– В последнее время мое искусство действительно стало политизированным. Нас всех втягивают в политику – и это политизированное восприятие мира окончательно компрометирует и коррумпирует подлинную реальность. Я хочу показать, как все это смехотворно и ошибочно. Недавно я сделал фотографию двух американских туристов в парижском Музее Родена – постановочную, разумеется. Я снимал двух моих знакомых. Женщина – это адвокат, который вел мой бракоразводный процесс. Это совершенно блестящая особа, но очень больная, она передвигается в инвалидном кресле. Но у меня она позировала стоя. Я сделал ей немыслимую прическу с бигуди, одел в бюстье, заставляющее выпирать ее грудь, и в высокие ортопедические ботинки. А мужчина – в ковбойской шляпе, с сигарой и с дилдо, демонстрирующим его гипертрофированную маскулинность. На поводке они держат собаку – это картонная фигура, напоминающая нефтяные насосы, символ алчности и злоупотребления природными ресурсами.

– Ваши выставки когда-нибудь провоцировали скандалы?

– Нет. В прессе все время появляются сообщения, что какие-нибудь религиозные организации или борцы за чьи-нибудь права пикетируют мои выставки. Но я сам этого никогда не видел. Приходя на мои выставки, люди видят: то, что я делаю, не провокация, а предельно искренняя и личная работа.

N_Sore (Joel-Peter_Witkin) все записи автора Joel-Peter Witkin (born September 13, 1939, in Brooklyn, New York City) is an American photographer. Witkin was born to a Jewish father and Roman Catholic mother. He has a twin brother, Jerome Witkin, who also plays a significant role in the art world for his realistic paintings. Witkin's parents divorced when Witkin was young because they were unable to transcend their religious differences. He attended grammar school at Saint Cecelia's in Brooklyn and went on to Grover Cleveland High School. He worked as war photographer between 1961 and 1964 during the Vietnam war. In 1967, he decided to work as a freelance photographer and became City Walls Inc. official photographer. Later, he attended Cooper Union in New York where he studied sculpture and became Bachelor of Arts in 1974. After the Columbia University granted him a scholarship, he ended his studies at the University of New Mexico in Albuquerque, where he became Master of Fine Arts.
Influences and themes
Witkin claims that his vision and sensibility were initiated by an episode he witnessed when he was just a small child, a car accident that occurred in front of his house in which a little girl was decapitated. It happened on a Sunday when my mother was escorting my twin brother and me down the steps of the tenement where we lived. We were going to church. While walking down the hallway to the entrance of the building, we heard an incredible crash mixed with screaming and cries for help. The accident involved three cars, all with families in them. Somehow, in the confusion, I was no longer holding my mother's hand. At the place where I stood at the curb, I could see something rolling from one of the overturned cars. It stopped at the curb where I stood. It was the head of a little girl. I bent down to touch the face, to speak to it -- but before I could touch it someone carried me away." He also claims that the difficulties in his family were an influence for his work too. His favourite artist is Giotto, but the most obvious artistic influences on his work are Surrealism (particularly Max Ernst) and Baroque art. His photographic techniques draw on early Daguerreotypes and on the work of E. J. Bellocq. His work often deals with such themes as death, corpses (or pieces of them), and various outsiders such as dwarfs, transsexuals, hermaphrodites, and physically deformed people. His complex tableaux often recall religious episodes or famous classical paintings. Because of the transgressive nature of the contents of his pictures, his works have been labeled exploitative and have sometimes shocked public opinion. His art was often marginalized because of this challenging aspect. He employs a highly intuitive approach to the physical process of making the photograph, including scratching the negative, bleaching or toning the print, and an actual hands-in-the-chemicals printing technique. This experimentation began after seeing a 19th-century ambrotype of a woman and her ex-lover who had been scratched from the frame.
Joel-Peter Witkin is a photographer whose images of the human condition are undeniably powerful. For more than twenty years he has pursued his interest in spirituality and how it impacts the physical world in which we exist. Finding beauty within the grotesque, Witkin pursues this complex issue through people most often cast aside by society -- human spectacles including hermaphrodites, dwarfs, amputees, androgynes, carcases, people with odd physical capabilities, fetishists and "any living myth . . . anyone bearing the wounds of Christ." His fascination with other people's physicality has inspired works that confront our sense of normalcy and decency, while constantly examining the teachings handed down through Christianity. His constant reference to paintings from art history, including the works of Bosch, Goya, Velasquez, Miro, Botticelli and Picasso are testaments to his need to create a new history for himself. By using imagery and symbols from the past, Witkin celebrates our history while constantly redefining its present day context. Visiting medical schools, morgues and insane asylums around the world, Witkin seeks out his collaborators, who, in the end, represent the numerous personas of the artist himself. The resulting photographs are haunting and beautiful, grotesque yet bold in their defiance a hideous beauty that is as compelling as it is taboo. Witkin begins each image by sketching his ideas on paper, perfecting every detail by arranging the scene before he gets into the studio to stage his elaborate tableaus. Once photographed, Witkin spends hours in the darkroom, scratching and piercing his negatives, transforming them into images that look made rather than taken. Through printing, Witkin reinterprets his original idea in a final act of adoration. Joel-Peter Witkin lets us look into his created world, which is both frightening and fascinating, as he seeks to dismantle our preconceived notions about sexuality and physical beauty. Through his imagery, we gain a greater understanding about human difference and tolerance. Joel-Peter Witkin has been called ‘part Hieronymous Bosch, part Chainsaw Massacre.’ His photographic tableaux, carefully arranged and painstakingly printed, offer us the chance to transcend subject matter, and enter what Witkin calls a world of ‘love and redemption’." Somewhere between depraved and divine, Joel-Peter Witkin has created a space that’s occupied by no other living photographer. His latest book, The Bone House, documents his progression from child photographer to where he stands alone today. Heady words, true, but deserved. Joel-Peter Witkin is a fearless image-maker.

Фотографии, представленные в этой галерее

Если фотографию определить как искусство запечатления теней, то стекло в этом случае – посредник, способствующий фиксации теней на пленке. Для Джоела Питера Уиткина, чьи проработанные до мелочей произведения отражают крайности жизни и смерти, со стеклом связаны давние воспоминания. «Олденберг как-то назвал стекло «молнией в песчаной ловушке», - говорит Уиткин.

Накануне открытия ретроспективной выставки в Guggenheim Museum в Нью-Йорке фотограф дал интервью Майклу Сэнд.

Стекло.

Помимо меня, у отца было и четверо «законных» сыновей. Все они стали стекольщиками, и мне приходилось помогать им в работе. Прежде, чем вставлять новые стекла, старые нужно было выколачивать из рам. Так что моя работа состояла в том, что я бил стекла. Конечно, у нас тогда не было ни защитных очков, ни других средств безопасности. В результате через пару часов работы один из осколков попал мне в глаз. Отец вытащил его. Помню его огромные руки. Спичкой он отогнул мне ресницы – его руки пахли оконной замазкой, табаком и грязью – и вытащил осколок, засевший в глазу и причинявший мне невыносимую боль. Но это был единственный раз, когда мы с ним близко общались, если не считать тех случаев, когда он приходил к нам поговорить с моей матерью. Обычно они говорили о деньгах и тому подобных вещах – ему приходилось платить алименты. Впоследствии он заходил еще, и показывал принесенные с собой странные фотографии.

Отец подзывал меня и показывал вырезки из журналов Life и Look, Daily mirror, News (он не читал New York Times). Мне тогда было что-то около пяти лет, и, когда он показывал мне эти снимки, я понимал - он хотел сказать мне, что, хотя сам не способен создать что-нибудь подобное, но, возможно, он сможет косвенно поучаствовать в этом с моей помощью. Я смотрел на него молча, но мы оба знали, что я постараюсь.

По-моему, фотография способна оказывать столь сильное влияние на людей потому, что в отличие от других визуальных искусств, например, телевидения или кино, изображение на фотографии неподвижно. Мне кажется, человек становится фотографом, потому что хочет охватить весь мир и сжать его в один неподвижный образ. Подобно тому, как некто, желающий сообщить что-то важное, хватает вас в охапку и держит, смотря вам в лицо. Отсюда и сила застывшего на снимке изображения.


Прозрачность.

Мы рождаемся без одежды, и вообще-то должны жить также без одежды – не буквально, а в смысле открытости и честности. Я перевидал сотни людей, лежащих на столе в морге. Иногда среди них попадаются красивые женщины, которые и после смерти сохраняют свою красоту – и, сталкиваясь с этим, испытываешь потрясение. Такие вещи врезаются в память – раз за разом ты видишь человеческие останки, и понимаешь неизбежность такого финала человеческой жизни.


Когда я работал над Glass Man, я остался в Мехико на 4 дня сверх запланированного срока, потому что в морг не поступало тел, подходящих для моих съемок. Когда привозят найденные на улицах трупы, иногда возникают сомнения относительно причины смерти. Случается, уличных бродяг находят спустя несколько дней после смерти, и тогда очень сложно выяснить, что случилось.
Водители, работающие в морге, каждый день совершают выезды, чтобы забирать трупы. Найденное тело просто кидают в машину лицом вниз, нос при этом ломается. В машину влезает около шести трупов, они лежат друг на друге, некоторые из них уже раздуты. По возвращении их вытаскивают, записывают особые приметы, одежду снимают и уносят, записи архивируют.

Задержавшись в Мехико на несколько дней, я чувствовал, что должно произойти какое-то событие. Мне позвонили - на последнем выезде в последний день перед моим отъездом, нашли четырех человек. Я вместе с переводчиком отправился в больницу на съемку. Один из найденных был сбит машиной, и оказался в ужасном состоянии. Другой, старик, выглядел не лучше. Третьего зарезали. На этот раз ни у кого не были сломаны носы, так как рабочие действовали аккуратно, зная о моих съемках. Четвертый – полная развалина, тоже совершенно неприглядного вида. Иногда, едва взглянув на труп, можно понять, каков был человек при жизни. Тем не менее, когда я увидел этого последнего, я сказал «он мне нужен». Был уже канун Рождества, и на улицах было полно народа, все готовились к празднику.

Я находился в помещении с мертвецом. Я подпираю его, вкладываю рыбу ему в руку, проверяю свет. Выпрямив его, я делаю несколько снимков, просто так, на всякий случай. Затем я готовлю тело к вскрытию. И вот, во время вскрытия, он начинает изменяться! Лежа на столе, он меняется. Я обращаюсь к переводчику – мексиканцу, умнейшему человеку, и оказывается, что он видел то же самое. Переводчик говорит «сейчас он предстоит перед судом. Прямо сейчас». Неожиданно оказывается, что лежащий человек – уже не прежний бродяга. С ним только что произошло какое-то превращение, пока он лежал на столе. Я говорю лаборанту: «Не надо смывать с него кровь по завершении вскрытия. Пусть остается».

Обычно при вскрытии вынимают мозг из черепной коробки. Иногда его возвращают обратно, или набивают мозговую полость тряпками, газетами – может, и Daily News, чтобы сохранить форму головы. На этот раз они поместили мозг обратно. Когда его держали в руках, я сказал – посмотри на этот мозг – в нем, возможно, гнездились мысли, полные злобы, но, во всяком случае, этот человек уже дал ответ перед судом и сейчас пребывает в другом обличье.

Когда вскрытие закончилось, я переместил тело в комнату, которую вы видите на снимке, и, усадив на стул, фотографировал в сидячем положении. Я провозился с ним часа полтора, в результате он выглядел почти как святой Себастьян. В нем появилось изящество. Могу поклясться, что его пальцы удлинились наполовину. Я никогда не видел людей с такими длинными пальцами. Как будто он тянулся в бесконечность.

Человечество и духовность

Думаю, многие не осознают, что смерть для людей так же реальна, как и жизнь. Конечно, большинство сейчас не стоит на пороге смерти. И все же рано или поздно это событие произойдет. Появление тел в мертвецкой – закономерно.

Каждое мгновение мы совершаем выбор, принимаем решение. Я верю, что в каждом сердце есть свое понимание добра и зла, и наша задача найти свой путь и его конечную цель. Наша жизнь – просто испытание, и надо пройти его безупречно.

Seamus Heany, недавно получивший Нобелевскую премию по литературе, сказал: «цель искусства – добиться мира». Замечательное утверждение. Мы ходим в музеи и любуемся красивыми вещами потому, что в окружающем мире мало красоты. Для меня музеи – новые религиозные центры, или, если угодно, духовные центры для светских людей.

Есть великолепная история о путешественнике, шедшем по пустыне. Когда он шел, то неожиданно услышал впереди звон стали о камень. Подойдя ближе, он видит двух человек, на жаре обтесывающих камни. Он подходит к одному, очень и очень раздраженному, и спрашивает – что ты делаешь? – «Я обтесываю камни». Путешественник подходит к другому. Тот также колотит по камню, но совершенно спокоен. «Что ты делаешь?» - спрашивает у него путешественник. - «Я строю собор».

Рада приветствовать всех вас в своём сообществе, которое я посвятила любимому фотографу Joel-Peter Witkin`у.

Натэлла Сорэ